Двенадцать ворот Бухары - Страница 79

Так было в этот вечер с Асо. Да и было от чего загрустить. Тяжелые темные тучи покрыли все небо, моросило, резкий холодный ветер играл с пожелтевшей листвой, срывая ее с деревьев, кружил долго в воздухе и, наконец, бросал на землю. Мертвые листья уныло шелестели, вой ветра, врывавшегося в отверстие под потолком, похож был на завывания голодных волков. Тьма ночи, как тяжелый селевой поток, давила на сердце. К тому же лампу не зажигали, и тусклый свет пробивался лишь из соседней комнаты. Кроме шороха листьев и воя ветра, не слышно было ни звука, люди словно вымерли.

В этой гнетущей тишине мозг Асо лихорадочно работал, сон бежал от глаз, словно он приказал ему словами поэта:

Пусть ночью нынешней тебя минует сон: Затоплен остров твой, вода со всех сторон'

Три дня уже томился Асо взаперти. Он тосковал по любимой жене, по друзьям, по работе. Что это значит, почему его заперли в этой мрачной комнате?! Навещает его лишь Сайд Пахлаван, славный, искренний человек, но объяснить ничего не может. Кому же он тут нужен, зачем его держат? Бедная Фируза, бьется, бегает по учреждениям, в ЧК пошла искать правды, наверное. Добьется ли чего-нибудь? Во г если бы дядюшка Хайдаркул был на месте.

Впрочем, наверно, он никому не нужен, ведь вызывал его два дня назад сам Асад Махсум, расспрашивал о многом, а главным образом о Кариме. Откуда он родом, давно ли знает его Асо и в каких они отношениях, представляет ли себе Карим, кто в нею стрелял, говорил ли что-нибудь об Асаде Махсуме, каково сейчас состояние его здоровья, что собирается делать?

Разговор Махсум вел в мягких, даже ласковых тонах, и меньше всего это походило на допрос. Было даже подано обильное угощение, к которому, правда, Асо не прикоснулся. Он хотел понять, куда клонит Махсум, какую цель преследовал, арестовав его. Но как ни бился, как ни старался уловить тайный смысл в речах Махсума, ни до чего додуматься не мог.

Да, у Махсума трудно что-нибудь узнать.

Разговор был прерван появлением плешивого Окилова, который подал Махсуму какую-то бумагу и что-то шепнул ему на ухо Махсум, чуть ли не извиняясь, сказал Асо, что беседа закончена.

И вот Асо снова взаперти. За весь день к нему наведался трлько Сайд Пахлаван, и то на несколько минут. Ободрил его и сразу ушел. Да еще дважды в день заходит караульный: приносит чай, хлеб, иногда похлебку, кашу… Но сегодня почему-то его держат впроголодь, уже темнеет, а у него и маковой росинки во рту не было.

При эмире в тюрьмах кормить не полагалось, еду приносили родственники, друзья, и эти приношения делились на всех поровну. Но ведь при эмире царило беззаконие, миршаб со своими подручными делали что хотели… А теперь Советская власть, власть трудящихся, угнетенных в прошлом. Почему же его, Асо, бедняка и труженика, боровшегося за эту власть, ни в чем не повинного, арестовали? И кто, Асад Махсум! Ведь он тоже революционер, а не миршаб времен эмира! А может, он только притворяется и нутро у него миршабское? «Может, меня завтра или еще сегодня ночью подвергнут всем семидесяти двум пыткам? И подобно водоносу Ахмед-джану, я погибну в тюрьме Асада!»

В чем был грешен Ахмед-джан? Кому сделал зло? Он спас от грязных развратников несчастную одинокую сиротку Фирузу. Разве это грех? А тогдашний миршаб, злой завистник, схватил старика и замучил до смерти…

Но чем лучше Асад Махсум? Асо арестовали, как видно, из-за Карима, так же невинно пострадавшего… И это вместо того, чтобы найти и наказать истинных злоумышленников! И Асад еще выпытывает, каковы намерения юноши, видно, боится, что Карим может потребовать у него объяснений.

Мысли одна мрачнее другой одолевали Асо. Тысяча вопросов теснилась в его уставшем мозгу, не получая ответа.

Вошел стражник, в одной руке он держал фонарь, в другой глиняное блюдо с пловом.

— Ешь, хозяин послал, сам велел.

Асо сделал несколько шагов ему навстречу; стражник быстро поставил блюдо на пол, и Асо понял, что он освободил руки, боясь, что Асо набросится на него. Остановившись, чтобы успокоить его, Асо мягко спросил:

— Не оставите ли, братец, фонарь, пока я поем?..

— Оставлять фонарь десятский не разрешает… Но так и быть, я постою, посвечу тебе… Ешь!

— Спасибо, братец!

Асо взял блюдо и прошел с ним в свой угол. Есть ему уже не хотелось, он взял две-три горсти и спросил стражника, стоявшего у порога:

— Что, холодно на дворе? Наверное, снег идет?

— Нет, пока только дождик… К утру, пожалуй, пойдет и снег. А так — похолодало. Ты не замерз?

— А если скажу, что замерз, все равно Махсум не даст мне свою шубу.

Стражник усмехнулся.

— Плов-то он тебе послал, может, и шубу даст… Погоди да потерпи!

— Только и остается — терпеть.

— Ты, говорят, работник ЧК, правда ли это? — спросил стражник, понизив голос.

— Правда, я работаю в ЧК, — так же тихо сказал Асо.

— Так разве может там работать враг Советской власти?

— Какой же я враг?.. Если бы враг затесался туда, сама ЧК нашла бы на него управу.

— Почему же тебя арестовали?

— Видно, чем-то не понравился Махсуму. А может, он решил показать свою волю, помериться силами с ЧК… Да, а ты сам друг Советской власти?

— А как же? Это наша родная власть!

— Прекрасно! Я отдать жизнь не пожалел бы за нее… И как же мне обидно — по чьему-то злостному навету сидеть в клетке у своих же!..

— Не унывай, твое дело расследуют и, если ты и впрямь не виноват, отпустят. Но знай, если виноват, не жди пощады от Махсума!

— Если придется, ЧК докажет, что я ни в чем не виноват.

— Ну, ЧК! Наш Махсум очень силен, с ним тягаться трудно! В гневе он страшен, может и застрелить.