Двенадцать ворот Бухары - Страница 45

— Ничего… — отвечала, всхлипывая, Саломат.

— Ой, у нее такое горе! — сказала Раджаб-биби. — Она из Ундари, была помолвлена с одним парнем, но казий забрал ее и подарил эмиру. В гарем привезли ее недавно, эмиру еще не показали. Но когда весь гарем увезли в Шофиркам, в сад Алимбая, в Ундари, ее нареченный даже не пришел ее проведать. Мы узнали потом, что он женился. И, кроме старика дяди, у этой девушки никого нет.

Не плачь, Саломат, дочка, — сказал Хайдаркул, — твой парень не пот слез. Если хочешь, мы тебя отвезем в Ундари к твоему дяде, ты еще свое счастье сказала Саломат. — Я теперь в Ундари ни за что не поеду. Пишию меня тоже туда… ну вот в то место, куда тетю Махбубу…

В женский клуб? — сказала Фируза.

— Да, в женский клуб!

— Хорошо, — сказал Хайдаркул, — запишу тебя в клуб.

В это время во двор смело вошел молодой парень. Ему было лет двадцать, смуглый, кудрявый. В военной форме, на голове военная барашковая шапка, на рукаве красная лента, у пояса револьвер, вся грудь в патронах. Он подошел к столу, за которым сидел Хайдаркул, отдал честь по-военному и сказал:

— Разрешите, товарищ комиссар, доложить вам поручение товарища Куйбышева!

— Карим! Карим-джан! — Это был голос Ойши, прозвеневший на весь двор.

Карим, который, по обычаю, не смотрел в сторону женщин и стоял, глядя только на Хайдаркул а, услышав вдруг знакомый милый голос, страшно растерялся. Неужели это тот самый голос, юл ос Ойши-джан, которая для него дороже всего на свете, дороже даже собственной жизни?! Он был готов голову сложить за нее, но его схватили, связали по рукам и по ногам, бросили в тюрьму… Потом друзья помокли ему бежать из Гиждувана, и тайком, ночью, он пришел в Самарканд и вступил добровольцем в революционную армию. Некоторое время его проверяли, обучали и, убедившись в его искренности и самоотверженности, стали доверять и даже назначили служить при товарище Куйбышеве… Как-то в Кагане, накануне революции, Валериан Владимирович, увидев его возбужденным и радостным, спросил:

— У тебя сегодня хорошее настроение, ты, кажется, очень доволен?

— Да, — сказал Карим, — я так доволен, что меня распирает от радости.

— Чему же ты так радуешься, скажи, я порадуюсь вместе с тобой!

— Я радуюсь, потому что завтра или послезавтра мы нападем на Старую Бухару, разорвем паутину эмира… А я разобью в пух и прах гарем эмира, найду свою Ойшу… А если не найду… — Карим помолчал. — Тогда не знаю что… — сказал он, задумавшись. — Конечно, возможно, и не найду… Кто знает…

Куйбышев улыбнулся, встал, подошел к Кариму, положил ему руку на плечо.

— Не грусти, найдешь, непременно найдешь! Если твоя Ойша тебя любит, она тоже будет искать тебя. Вы найдете друг друга. Но только не думай, что этим все кончится. После того как мы разорвем паутину эмирата, как ты говоришь, нужно будет строить жизнь заново. А это нелегко, не обойдется опять без борьбы. Поэтому, друг, подпоясывайся потуже и готовься к большим делам!

— Я готов! — сказал Карим, опять воодушевившись. — Мой покойный отец говорил мне когда-то: «Никогда в жизни не успокаивайся, не будь беспечным. Одно дело окончишь, другое уже на очереди».

— Правильно говорил твой отец. А кто он был?

— Он был рабочим на заводе… Помню, как он привел меня на хлопковый завод, там работали наши земляки; они таскали кипы хлопка и грузили их в вагоны. Мой отец два года работал с ними, потом однажды поскользнулся на доске и упал с грузом вниз, повредил позвоночник. Долго болел, когда стал понемногу вставать, взял меня и ушел в Гиждуван. Там немного поработал и умер. Я остался в доме родных Ойши, и мы выросли с ней вместе…

— Да, — сказал Куйбышев наконец, глядя не на Карима, а куда-то вдаль. — Да. Это жизнь тысяч бедняков и трудящихся, которая привела их к революции, к великой революции. Ты непременно добьешься своего счастья, Карим, ты найдешь свою Ойшу.

И вот слова Куйбышева сбылись. Карим нашел свою Ойшу. Это ее голос…

— Что? Это Ойша? Ойша-джан! — сказал он, шагнув к ней.

Она тоже, забыв все, поспешила к нему. Но, оказавшись лицом к лицу, они вдруг смутились и стояли, держа друг друга за руки.

— Пусть падут твои беды на меня, Карим! — сказала Раджаб-биби. — Как хорошо, что мы видим тебя здоровым и невредимым!

— Здравствуйте, дорогая матушка! — сказал Карим. — А вы как, здоровы?

— Ничего! Спасибо революции, которая опять нас свела друг с другом! Все-таки вот дожили мы до светлого дня!.. Сто тысяч благодарностей богу, что мы нашли нашего брата Хайдаркула, а Карим нас нашел!

Услышав это, Карим удивился.

— Это правда? — спросил он.

— Да, Хайдаркул мой дядя! — радостно говорила Ойша.

— Ну, ладно, — сказал наконец Хайдаркул, обращаясь к Кариму. — Так что ты мне собирался сказать, Карим-джан?

— Простите, товарищ комиссар. Я увидел Ойшу и так растерялся… Товарищ Куйбышев хочет вас видеть. Сегодня в пять часов будет ждать вас.

— Хорошо, я приду непременно, — сказал Хайдаркул. — А у меня тоже к тебе просьба, Карим-джан. Что, если ты попросишь разрешения у товарища Куйбышева и отвезешь Ойшу с матерью в Гиждуван, оставишь их там и вернешься?

— Это мое самое горячее желание, — сказал Карим.

— Сегодня же и поедем! — воскликнула Ойша.

— Коли так, пойдем собирать свои пожитки, — сказала Раджаб-биби.

Обе они хотели через проход войти со двора, но в эту минуту с улицы вошел Асад Махсум с двумя своими людьми и краешком глаза увидел Ойшу, которая на радостях не успела накинуть паранджу. Асаду Махсуму показалось, что за всю свою жизнь он не видел девушки такой совершенной красоты. Эти глаза и брови, этот нежный рот, эта прелестная фигурка поразили его; он забыл, зачем пришел, и кто тут есть, и что здесь делают… Он обернулся к Хайдаркулу и не здороваясь спросил: