Двенадцать ворот Бухары - Страница 51

Они вошли к начальнику госпиталя и попросили разрешения навестить Карима. Начальник сказал, что после тяжелой операции раненого тревожить нельзя. Но Хайдаркул объяснил, кто он такой, и его вынуждены были пропустить.

Карим не спал. Лицо его порозовело, и глаза смотрели живо.

— Лежи спокойно, — сказал Хайдаркул, увидев, что тот шевельнулся. — Не двигайся! Доктор разрешил нам войти с условием, что мы не станем тебя беспокоить. Ты поправишься… Рана оказалась неопасной. Ты просто ослабел от потери крови. Доктор говорит, что за десять — пятнадцать дней ты встанешь. Не волнуйся. По словам Асо, басмачей разогнали люди Асада Махсума.

— Ойша? — спросил слабым голосом Карим.

— Ойша жива и здорова, — сказал Хайдаркул, хотя и не знал ничего Ойша в Гиждуване ждет тебя…

Карим взглянул недоверчиво и покачал головой.

— Я сейчас пойду к Асаду Махсуму, — сказал, вставая, Хайдаркул, — узнаю все подробно и потом навещу тебя… Пока не волнуйся! Я…

— Нет, сказал Карим, беспокойно оглядываясь. Нет, не ходите к нему… Асад Махсум сам… стрелял… в меня… Сам! Все это его работа… Асада!

Карим умолк, закрыл глаза.

Хайдаркул вновь опустился на стул и смотрел на Карима.

— Что говоришь, Карим? — сказал Асо Неужели сам Асад? Карим кивнул.

«Арбакеш подозревал не зря!» — подумал Хайдаркул и спросил Карима:

— А басмачи? Ты видел их?

— Басмачей не было — сказал Карим и, передохнув, добавил — Все люди Асада!

В это время к больному вошел врач и попросил гостей покинуть больного.

Хайдаркул, позабыв про усталость и голод, направился прямо в ЧК. Асо распрощался с ним на углу и пошел домой, после трехдневной разлуки он соскучился уже по своей Фирузе.

— Кланяйся от меня Фирузе! — сказал Хайдаркул. — Если понадобишься, я пошлю за тобой.

— Хорошо. Будьте здоровы!

По дороге в ЧК Хайдаркул никак не мог собраться с мыслями. То, что произошло, касалось не только его самого, его сестры и племянницы, — это имело отношение к новой власти, к Советскому государству. Неужели Асад Махсум вместо того, чтобы заботиться о безопасности граждан, сам начал разбойничать и употреблять для своих грязных целей оружие Советской власти и свое положение советского руководителя? Если вовремя не удержать его, потом будет поздно.

«То, чего я боялся, свалилось мне на голову!»— сказал про себя Хайдаркул и вошел в ЧК.

Председателем ЧК в то время был Ходжа Хасанбек Ибрагимов; он и раньше был знаком с Хайдаркулом. Хайдаркул прошел прямо в кабинет председателя. Кабинет Ходжи Хасанбека был невелик, но очень внушителен. Войти в него можно было только через две смежные комнаты, где люди из ЧК внимательно оглядывали входившего, даже если он был известным человеком; если же это был неизвестный, то его обязательно опрашивали и обыскивали. Оба окна кабинета выходили во двор, были закрыты толстыми занавесями и забраны железными решетками. В глубине кабинета была еще дверь — второй выход в коридор. Кабинет был убран коврами, знаменами, уставлен книжными шкафами, посредине стоял стол и много стульев. На стене над головой председателя висел портрет Ленина. Когда Хайдаркул вошел в кабинет, Ходжа Хасанбек разговаривал по телефону. Он кивнул Хайдаркулу, протянул руку и поздоровался, не прерывая разговора. Хасанбек был высокого роста, сухощавый. Давно не бритая голова его покрылась щетиной седых волос, борода тоже была с проседью. Ему очень шла гимнастерка голубого сукна. Усталый и взволнованный, Хайдаркул сел в кресло около стола председателя и слушал его разговор.

— Нет, нет! — говорил в трубку председатель ЧК — Я не могу освободить этого бекского сынка, нет! Не могу, даже если бы он был своим… Нет, не сейчас. Мы расследуем все, разберемся, потом посмотрим… Да, через месяц или через два… Нет, революционный закон не позволяет. Никак нельзя. Ваш старший брат сам убьет меня… Нет, нельзя… Вот так! Что? Сегодня вечером? Не могу, дело есть. Найдите кого-нибудь другого… При чем тут зазнайство? Мы прах под ногами народа! Да! Вот ко мне пришел Хайдаркул, видимо, с каким-то важным делом… Да, конечно! Руководство партии!.. Без сомнения. Мы подчинимся… Ну пока!

— Кто это? — спросил Хайдаркул, указывая на телефон.

— Ибодхан! — сказал Хасанбек. — Его дружок, сын каршинского бека, напился и пытался обесчестить сына одного водоноса. Ты сам знаешь, сейчас профсоюз водоносов — самая сильная организация в городе. Они говорят: «Мы пролетарии Бухары», — и колют орехи у нас на голове. Если я сейчас начну по-приятельски освобождать бекских сыновей, может получиться скандал… Не так ли? Пусть Ибодхан обидится, ничего, а его приятель пусть немного отдохнет в подвале…

— Неужели Файзулла Ходжаев не может заставить своего брата вести себя достойно? — сказал Хайдаркул. — Ведь это ложится пятном на имя большого человека.

— Ишан-джан, — так почтительно называл Хасанбек Файзуллу Ходжаева, — очень занят; возможно, он и не знает, что делает Ибодхан… Ладно! Ибодхан молод, избалован, он еще наберется ума-разума и остепенится… Я сам с ним поговорю.

— Пес с ним, — сказал, вздохнув, Хайдаркул. Вы слышали о происшествии около моста Мехтар Косыма?

— Слышал. Басмачи напали на арбу вашего родственника…

— К сожалению, не басмачи! — прервал его Хайдаркул. — Я это подозревал, а теперь мои подозрения подтвердил Карим, жених моей племянницы… Он был на той арбе. Это Асад Махсум подстроил все, сам подстрелил Карима, а девушку с матерью увез неизвестно куда…

— В самом деле, Махсума нет на месте — в загородном саду Диль-кушо, — сказал удивленно Ходжа Хасанбек. — Неужели это проделка самого Асада? Что, ему не хватает жен в Бухаре?