После такого выступления девушка прочла революционные стихи Хамзы Хаким-заде, посвященные женщинам и начинавшиеся словами:
Настало время показать себя!
Срывай оковы, на куски рубя!
Потом она объявила, что сейчас будет танцевать Дильбархон. За занавесом загремела веселая музыка, и на сцене появилась высокая стройная кокетливая танцовщица. После нее девушка с приятным голосом спела песню. Потом пели мужчины за занавесом, а вслед за ними ведущая концерт девушка попросила, чтобы кто-нибудь из зрителей вышел на сцену и показал свое искусство. Но женщины в зале стеснялись — им еще не приходилось выступать на таких больших собраниях, они указывали друг на друга, но никто не решался выйти на сцену. Тогда тетушка Анбар не выдержала.
— Что-то, девушки, вы так неповоротливы! — сказала она. — Я знаю, среди вам есть такие танцорки и музыкантши, что и я, и Тилло, и танцовщица Каркичи недостойны им на руки воды полить. А вы стесняетесь и не выходите. Ну что ж, так я сама вам покажу пример. Посмотрела я на этих ферганских искусниц, и самой захотелось потанцевать, руки и ноги задвигались… Ну-ка, моя дорогая, скажи своим музыкантам, чтобы сыграли что-нибудь!
— Что вам сыграть? — спросила артистка.
— Все равно, что захотят, то пусть и играют, лишь бы задорный мотив был! — сказала Анбар и вышла на сцену.
Зрители оживились, захлопали в ладоши, закричали: «Молодец!» Музыка заиграла веселый мотив «уфар», громко зазвучал бубен, и тетушка Анбар начала танцевать. Она танцевала с таким увлечением, что всех заразила своей радостью.
Так веселились бухарские женщины вечером в день трехлетия Октябрьской революции.
И не одни они! В эту ночь в Бухаре был открыт базар. На берегу хауза Девон-беги, в чайханах, во дворе мечети, где была иллюминация, пели певцы, по базару и по улицам толпами ходили люди, угощались и веселились. В пассаже, в первом в Бухаре кинотеатре показывали картины.
А в доме Ходжи Хасанбека царило смятение.
Вернувшись с демонстрации, Ходжа Хасанбек пришел домой, но не отпустил фаэтон: он собирался отправиться в загородный сад Дилькушо к Асаду Махсуму на обед и хотел только узнать, в каком настроении Оим Шо.
Ходжа Хасанбек решил подарить ей бриллиантовое кольцо, попавшее в его руки как «трофей», надеялся хоть этим смягчить ее. Но как только он вошел в дом, его встретила старшая жена с широчайшей улыбкой на лице.
— Возлюбленная-то ваша поручила вас мне и ушла, закинув подол на голову! Очень хорошо, так вам и надо!
Ходжа Хасанбек ничего не понял или не хотел понять. Не слушая жену, он пошел в комнату Оим Шо, но там никого не было.
— Где Хамрохон? — взревел он.
— Нет ее, — сказала его сестра, войдя вслед за ним в комнату. — Мы стояли у ворот, смотрели на демонстрацию, вернулись, а ее и след простыл. Мы туда-сюда, всюду искали — исчезла женщина. Потом на подушке нашли вот это письмо.
Ходжа Хасанбек взял бумагу, пробежал глазами. Рукой Оим Шо было написано: «Не ищите меня, вам меня не найти. Саади правильно сказал, что с молодой женщиной лучше стреле быть рядом, чем старику. Найдите себе подходящую».
— Не говорил я вам разве, чтобы следили за ней?! — заорал он на женщин. — Что мне теперь делать? Как людям в глаза посмотрю?
Женщины хотели что-то сказать, оправдаться, но он, не слушая, ударил обеих, выгнал из комнаты, бросился на кровать и погрузился в раздумье. «Да, — говорил он себе, — так оно и должно было кончиться… Нехорошо вышло, всем моим надеждам конец! Что же мне делать? Надо найти ее во что бы то ни стало, попробовать уговорить ласково или припугнуть, укротить и вернуть обратно. Куда она могла пойти? Конечно, домой, к матери! Мать, конечно, знает, где она… Я сам пойду к ней, нельзя никому доверить это дело!»
Он позвал женщин.
— Вы кому-нибудь говорили об этом?
— Кому же говорить? — сказала жена. — Мы ждали вашего прихода…
— Ну и ладно, — сказал Ходжа Хасанбек. — Проглотите язык! Никому не заикайтесь: ни родным, ни чужим! Если кто спросит про нее, скажите — ушла к матери, мать у нее заболела…
Ходжа Хасанбек сел в фаэтон и поехал к матери Оим Шо. Ворота были заперты на цепочку. После долгого стука вышла Анбари Ашк, открыла ворота, поздоровалась приветливо, назвала его дорогим зятем и предложила войти. Ходжа Хасанбек вошел во двор, поздоровался с тещей, вышедшей ему навстречу, спросил:
— Где Хамрохон?
— Хамрохон? Она же была у вас в доме!
Ходжа Хасанбек понял, что старуха знает об исчезновении дочери и очень волнуется.
— Она убежала и без моего разрешения пришла сюда, — сказал он, грозно нахмурив брови. — Сейчас же найдите ее и верните мне!
— Убежала?! — вскричала старуха. — Моя дочь не беглянка! Ты сам что-то сделал с ней и теперь, испугавшись, пришел сюда!
— Оставь свои увертки! — с угрозой сказал Ходжа Хасанбек.— Хамро сюда убежала. Мне сказали, что ее видели здесь. Сейчас же позови ее!
— Хамро не была здесь, клянусь богом! Если она и убежала, то из-за тебя, ты отвечаешь за нее и должен ее найти!
— Я весь дом переверну вверх дном, а тебя в тюрьму засажу… Я… Тетушка Анбар, которая до тех пор молчала и слушала, не могла сдержаться.
— Что? Что ты говоришь, старый пес, нечестивец! — закричала она. — Кому ты грозишь? Немощной беззащитной старухе? Иди и пугай своих собутыльников, они это вынесут.
— А ты кто такая?
— А ты?! Да будь ты хоть самим эмиром Алимханом, не испугаешь нас!
Теперь не те времена! Вот сейчас пойду к Мирзо Муиддину, к самому Файзулле Ходжаеву, и не будь я Анбари Ашк, если не выскажу им и всем твоим джадидам, что о тебе думаю, не опозорю тебя перед ними! Ты еще меня не знаешь! Я твои усы по волоску вырву!