Двенадцать ворот Бухары - Страница 69

— Однажды позвонил по телефону товарищ Ходжаев и высказался неодобрительно о поведении Асада Махсума: он, мол, вмешивается не в свои дела, арестовывает кого ему угодно, — сказал Соловьев.

Куйбышев глубоко задумался. Он знал историю Карима. Ему сообщили и о похищении Ойши. Его удивляло отношение к этому бухарского правительства, тот факт, что Махсум располагал войском. В чем тут дело? Возможно, кто-то его руками готовит переворот… Такая может завариться каша… Нужно предупредить!

— Асад Махсум, видимо, считает себя независимым, — заговорил он. — Но почему бухарское правительство это терпит, не принимает мер?

— Думаю, что одни боятся его, а другие охотно поддерживают, — сказал Соловьев, неплохо осведомленный о делах Бухары.

— Очевидно, так! Пожалуйста, позвоните Ходжаеву, спросите, найдется ли у него сегодня время для встречи со мной.

Есть важное дело.

— Сейчас.

Соловьев ушел, а Куйбышев обратился к Кариму:

— Где твоя невеста, что с ней?

Карим, вздохнув, опустил голову. За него ответила Фируза:

— Она в плену у Асада Махсума. Говорят, что он женился на ней. И с ее согласия.

Карим вскочил с криком:

— Нет, нет! Ойша дала мне слово, она не может изменить, выйти замуж за убийцу! Прошу вас, дайте мне ружье, патроны, — взмолился Карим, — я сам рассчитаюсь с Махсумом! Без Ойши мне все равно не жить!..

— Эх, парень, ты думаешь справиться с одним ружьем, в одиночку?! Чтобы покончить с Асадом Махсумом, нужно много людей и много ружей…

— А Ойша? Как же мне быть?.. — простонал Карим. Его душил кашель, он умолк.

Фируза бросилась к нему, уложила на кушетку. Куйбышев поднес стакан с водой. Карим отпил немного, перестал кашлять, глубоко вздохнул. Он был очень бледен.

Соловьев тем временем привел врача. Пока врач осматривал больного, все вышли в соседнюю комнату.

— Пуля, наверно, задела легкое, — сказал Куйбышев, — отсюда этот кашель. К тому же он тяжело переживает похищение Ойши. Нужно с ним поменьше говорить об этом, поддерживать в нем бодрость духа…

— Бедняга, тает как свеча, — сказал Соловьев. — А такой был крепкий парень!..

Фируза, глотая слезы, опустила голову. Вошел врач и веско сказал:

— Больного надо немедленно отправить в госпиталь, иначе он погибнет!

— Сейчас же будет машина, сопровождающий, — сказал Куйбышев, — но я попрошу и вас поехать вместе с ним и сообщить, как его устроили.

— Да, да, — сказал врач и вернулся к больному.

Правительство Бухары не имело возможности сразу заняться строительством новых зданий.

Не было средств, материалов, людей… Нужно было удовлетворить более важные нужды жителей. И естественно, что государственные учреждения и общественные организации расположились в старых правительственных зданиях и в домах, конфискованных у баев и бывших вельмож. Центральный Исполнительный Комитет, например, разместился в Арке, в доме, ранее принадлежавшем кушбеги; Центральный Комитет Бухарской Коммунистической партии находился в квартале Хавзи Рашид в роскошном особняке одного бая; Совет нази-ров — в квартале Куй Мургкуш в здании богатея, торговавшего каракулем.

Все эти дома были построены незадолго до революции на полуевропейский лад из жженого кирпича, так называемого «солдатского». Эмир Алимхан понастроил для себя такие же дворцы и в Ситораи Мохи Хосса, и в Ширбадане, и в Дилькушо, и в Кагане и поддерживал баев, увлеченных этим новшеством. А баи словно соревновались между собой в великолепии и роскоши.

Здание Совета назиров находилось в малоприметном переулке, расположенном неподалеку от главной улицы, между воротами Кавола и площадью Сесу.

Хайдаркул, направляясь туда, проехал в фаэтоне мимо хауза Девон-беги, мимо площади перед медресе Кукельташ и Ячменного базара, выехал на главную улицу, ведущую к воротам Кавола, и вскоре очутился в переулке, где и сошел с фаэтона у здания Совета назиров.

У главы народного правительства Файзуллы Ходжаева шел в это время прием посетителей. В кабинет председателя, смущенно озираясь, вошли двое молодых людей. Их поразила пышная роскошь этой комнаты. Через три широких окна с цветными витражами вливались потоки света. Весь пол был устлан туркменским ковром работы кизылаякских мастериц. Стены и потолок расписаны кистью знаменитых мастеров-орнамен-талистов. На большом письменном столе красовалась хрустальная чернильница, золотились подсвечники. На одном углу стола высилась стопка книг, на другом — папки с делами. Перпендикулярно к этому столу, стоявшему в глубине, впритык к нему, через всю комнату тянулся другой, обитый зеленым сукном. По обе его стороны стояли тяжелые кожаные стулья.

Файзулла Ходжаев сидел за своим столом. Среднего роста, смуглый, красивый, с темными выразительными глазами, черными густыми волосами, зачесанными назад, он выглядел молодо. На нем был френч из серого сукна и такие же брюки галифе.

Приветливо встретил он вошедших юношей:

— Сюда, сюда, садитесь поближе. Вы от школы «Намуна»? Прекрасно! Как учеба? Ребята охотно посещают занятия? Хватает ли вам книг, тетрадей? На что жалуетесь?

Начало беседы ободрило юношей. Один из них так расхрабрился, что даже сказал:

— Наша школа образцовая не только по названию… Мы хотим носить форму… Чтобы на улице нас различали.

— Что ж, мысль неплохая, — улыбнулся Ходжаев, каждой бы школе иметь свою форму… А как смотрит на это отдел народного образования?

— Обещают, но все откладывают, не сегодня завтра, говорят… Вот мы и боимся, что школа «Учунчи Туран» нас обгонит… или «Авлоди Шухадо»… Получат форму, а мы…